Search

Internationale katholische Zeitschrift Communio, Bd. 22 Nr. 2 (1993): Internationale katholische Zeitschrift Communio, Band 22, Heft 2

Alan Kim produced a handbook on the impact of Plato on philosophers in Germany from the 15th through the late 20th century. Chapters are dedicated to Nicholas of Cusa, Leibniz, Mendelssohn, Kant, Hegel, Schleiermacher, Schopenhauer, Cohen and Natorp, Nietzsche, Husserl, Heidegger, Krämer and Gaiser, and Gadamer. Evidently, Nicholas of Cusa and Leibniz belong to an era prior to classical modern German philosophy, which started in the late 18th century; they set the tone of how Plato was known, namely, as the alternative to Aristotelian school philosophy and support of Christian philosophy. With Mendelssohn and Kant the reception of Plato began to focus on his original thought. Plato represented an alternative to dogmatic philosophizing: philosophy is performance in dialogue and approximation to truth. Likewise, religious parameters were set aside, and the balance between the absolute and the finite, between dualism and monism, epistemology and metaphysics was laid down. This handbook opens a new view on famous philosophers and encourages to investigate further the engagement of philosophers with Plato and various strands of Platonism., В 2019 году под редакцией Алана Кима вышел объемный справочник о влиянии Платона на философов в Германии с XV по конец XX века. Главы работы посвящены Николаю Кузанскому, Лейбницу, Моисею Мендельсону, Канту, Гегелю, Шлейермахеру, Шопенгауэру, Когену и Наторпу, Ницше, Гуссерлю, Хайдеггеру, Кремеру и Гайзеру, а также Гадамеру. Очевидно, что Николай Кузанский и Лейбниц принадлежат к эпохе, предшествовавшей классической немецкой философии, начавшейся в конце XVIII века; они задают тон восприятию Платона в Германии, а именно - в качестве альтернативы философии аристотелевской традиции и в качестве опоры для христианской философии. Начиная с Мендельсона и Канта рецепция Платона начала в большей степени фокусироваться на его оригинальной мысли. В изменившемся философском контексте Платон представлял собой альтернативу догматической философии: акцент был сделан на диалогической составляющей его философии как способе приближения к истине. Одновременно на второй план отошло религиозное измерение философии Платона, а на первый выдвинулся выявленный в ней баланс между абсолютным и конечным, между дуализмом и монизмом, эпистемологией и метафизикой. Данный справочник предлагает новый взгляд на известных философов и призывает к дальнейшему исследованию их восприятия философии самого Платоном, а также различных направлений платонизма., Платоновские исследования, Выпуск 14 2021, Pages 303-313

Mikalojus Kuzietis (1402-1464), siekdamas religinį tikėjimą padaryti įtikinamą, tyrinėjo žmogaus proto ribas. Pats to nesitikėdamas jis tapo krikščioniškosios teologijos racionalizavimo proceso pagrindine gaire. Giordano Bruno (1548-1600) yra šios perspektyvos įrodymas. Jis, beje, rėmėsi Kuziečio požiūriu. Savo veikale “Spaccio de la bestia trionfante” Bruno aptaria Kuziečio pastangas išspęsti geometrinę problemą - kaip apskritimą paversti kvadratu. Bruno ne tik pritaria Kuziečio atomistinei geometrijai, bet ir vartoja, kalbėdamas apie Trejybę, „trikampio“ metaforą, kuri leidžia „Tikėjimą“ pakeisti „Nuoširdumu“. Anot Bruno, tikėjimas nėra tikrasis religinis tikėjimas, bet veikiau „geras tikėjimas“ ir ištikimybė, t. y. socialinės ir politinės dorybės. Nicholas of Cusa (1402-1464) explored the boundaries of human reason for the sake of making religious belief believable. Unwillingly, he became a milestone in the process of rationalizing Christian theology. Giordano Bruno (1548-1600) is a proof to this perspective by the way he makes use of Cusanus’ approach. In his Spaccio de la bestia trionfante, Bruno discusses Cusanus’ attempts at the geometrical problem of squaring the circle. Bruno not only promotes his atomistic geometry, he also uses the metaphoric meaning of triangle for Trinity as an occasion to supplant ‘Faith’ with ‘Sincerity’. For Bruno faith is not anymore the true belief of religion, but rather ‘good faith’ and fidelity, i.e., social and political virtues.