Search

В данной дипломной работе обсуждается французское влияние на Россию XVIII века. Оно проанализировано хронологически, начиная с XI века до конца XVIII века. Главная часть труда посвящена XVIII веку, когда французское воздействие являлось самым значительным. Целью данной работы является описание и объяснение взаимоотношений и взаимодействия России и Франции. Особое внимание уделено трем русским правителям XVIII века: Петру Великому, Елизавете Петровне и Екатерине II, так как во время правления этих трех императоров французский язык и французские культурные элементы укрепились в русском обществе, прежде всего среди русского дворянства. Первая часть посвящена отношениям двух стран до XVIII века, когда французское влияние еще было незначительным. Во второй части анализируется эпоха Петра Великого, который своими многочисленными общественными и государственными реформами европеизировал и преобразил Россию в корне. Следующая часть относится к культурному влиянию Франции при правлении двух императриц – Елизаветы Петровны и Екатерины II. В последней части акцент сделан на лингвистическом аспекте французского влияния на русский язык. Tema ovoga diplomskog rada je francuski utjecaj na Rusiju u 18. stoljeću. Analiza je provedena kronološki, od početka 11. do kraja 18. stoljeća. Glavni dio rada posvećen je 18. stoljeću, kada je francuski utjecaj bio najintenzivniji. Cilj ovoga rada je opisati i objasniti međusobne odnose i međusobni utjecaj Rusije i Francuske. Posebna pozornost posvećena je trima ruskim vladarima 18. stoljećа: Petru Velikom, Elizabeti Petrovni i Katarini Velikoj, budući da su se u vrijeme njihovih vladavina francuski jezik i francuski kulturni elementi ukorijenili u ruskom društvu, prvenstveno među ruskim plemstvom. U prvom poglavlju opisani su odnosi dviju drţava do 18. stoljeća, kada je francuski utjecaj još bio neznatan. U drugom poglavlju analizirana je epoha Petra Velikog, koji je svojim mnogobrojnim društvenim i drţavnim reformama europeizirao i iz korijena izmijenio rusko društvo. Sljedeći se dio odnosi na kulturni utjecaj Francuske za vrijeme dviju imperatorica – Elizabete Petrovne i Katarine Velike. U posljednjem poglavlju naglasak je stavljen na jezični aspekt francuskog utjecajа na ruski jezik. This paper discusses the French influence in Russia in the 18th century. The analysis was conducted chronologically, from the beginning of the 11th century to the end of the 18th century. The main part of the work is dedicated to the 18th century in which the French influence was most intense. The main objective of this paper is to describe and explain mutual relations and mutual influence of Russia and France. Special attention is paid to three Russian rulers in the 18th century: Peter the Great, Elizabeth Petrovna and Catherine the Great, because during their reigns the French language and French cultural elements took root in Russian society, especially among the Russian aristocracy. The first chapter describes the relations between two countries until the 18th century, when French influence was insignificant. The second chapter analyzes the period of Peter the Great, who with his manifold social and political reforms europeanised and thoroughly changed Russian society. The next part concerns the cultural influence of France during the reign of two empresses – Elizabeth Petrovna and Catherine the Great. The last chapter refers to the linguistic aspect of the French influence on the Russian language.

This article discusses dialectal names of bread made of a mixture of two or three varieties of flour (barley, rye, oat, or wheat), recorded on the territory of Arkhangelsk, Vologda, and northern Kostroma regions. The author carries out an analysis of this group of vocabulary in linguo-geographic and semantic-motivational aspects in order to determine the peculiarities of the formation of the lexical group under consideration and the corresponding food tradition, to identify possible foreign language and foreign cultural influences and the etymological reconstruction of lexemes with an unclear motivation. There are several groups of names and areas of distribution of the ideogram “bread made of mixed flour”. It is established that the use of bread made of mixed flour was typical of residents of the south, southeast, and west of Arkhangelsk region, the central and eastern parts of Vologda region, and the northeastern parts of Kostroma region. The author singles out several types of names and areas of their distribution, i.e. двоежиток — троежитник; двинянка; соричник, сорица; смёш, смешечник; сутолока. Referring to the semantic-motivational models revealed, the author proposes an etymology for the northern Russian двинянка ‘bread that has two layers of dough’ in connection with the number два ‘two’. Given the existing etymology of Rus. dial. сорник ‘bread made of several types of flour’ in connection with the Komi сор ‘admixture’, it is proposed to consider dial. смешенник as a calque of loanwords with the root сор- (сорник, etc.). The archaic nature of the vocabulary group in question makes it possible to consider the tradition of making mixed flour and bread out of it quite old. It was partially borrowed by Russian peasants from the Finno-Ugric peoples who had more experience in baking bread from barley., В статье рассматриваются диалектные наименования хлеба из смеси двух или трех сортов муки (ячменной, ржаной, овсяной или пшеничной), записанные на территории Архангельской, Вологодской и севера Костромской областей. Осуществлен анализ этой группы лексики в лингвогеографическом и семантико-мотивационном аспектах с целью определения особенностей формирования рассматриваемой лексической группы и соответствующей пищевой традиции, выявления возможных иноязычных и инокультурных влияний, этимологической реконструкции «темных» лексем. Выделяется несколько групп названий и ареалов распространения идеограммы «хлеб из смешанной муки». Устанавливается, что употребление хлеба из смешанной муки было характерно в большей степени для жителей юга, юго-востока и запада Архангельской области, центральных и восточных районов Вологодской области и северо-восточных районов Костромской области. Выделены несколько типов названий и ареалов их распространения: двоежиток — троежитник; двинянка; соричник, сорица; смёш, смешечник; сутолока. На основе выявленных семантико-мотивационных моделей предложена этимология для севернорусского двинянка ‘хлеб из двух слоев теста’ в связи с числительным два. Учитывая существующую этимологию русского диалектного сорник ‘хлеб из нескольких видов муки’ в связи с коми сор ‘примесь’, автор предлагает рассматривать диал. смешенник как калькирование заимствованных лексем с корнем сор- (сорник и др.). Архаичность рассмотренной группы лексики позволяет считать традицию приготовления смешанной муки и хлеба из нее достаточно древней. Она могла быть заимствована русскими крестьянами у финно-угров, которые имели бóльший опыт выпекания хлеба из ячменя.

Вариативность использования мотивов декора рассмотрена на примере чуждого канонического мотива пламенеющая жемчужина в декоре двусоставных застежек, стилизованного образа летящей утки , имеющего глубокие местные корни. Прослежены истоки иконографии и сочетания мотивов, региональные предпочтения. Предметы преобладают в Минусинской котловине. Вариативность декора может свидетельствовать как о разных источниках поступления изделий в регион, так и о хронологических различиях в рамках конца I начала II тыс. Находки застежек с плохим качеством декора к северу от Саяно Алтая единичны, относятся к XI XII вв. Возможно, они попали туда в результате миграций групп населения именно из Минусинской котловины. Декор и его дальнейшая трансформация позволяют полагать, что эти реплики исчезающие следы периода возвышения Кыргызского каганата середины IX начала X в., когда подобные предметы были популярны., Variation in use of decorative motifs was analyzed on the basis of a non local canonic motif of flamboyant pearl in the decoration of two part fastenings, a stylized image of a flying duck with deep local roots. The origin of iconography and combination of motifs as well as regional preferences were traced down. Such items predominate in the Minusinsk Depression. The variation in the decorative pattern may be used as an evidence of different sources of items imported to the region and establishing chronological differences in the period between the end of the first millennium and the early second millennium. The finds of fastenings with poorly made decoration in the area north of the Sayan and Altai mountains are very rare they usually date to the 11th 12th centuries. Maybe, they appeared in this region as a result of migrations of population groups from the Minusinsk Depression. The decoration and its further transformations suggest that these replicas represent vanishing traces of the rise of the Kyrgyz Khaganate in the period between mid 9th century and early 10th century when such items were in fashion., №256 (2019)

The article analyzes the results of the discussions about “soft power” held at the conferences of the Altai School of Political Studies in 2017-2018. The author characterizes the study of the historical experience of using the policy of "soft power". Special attention is paid to the question of how justified are attempts to apply the theory formulated by Joseph Nay at the end of the 20th century to remote historical epochs. The author comes to the conclusion that this concept did not initially differ in clarity, and subsequent interpretations blurred its meaning even more. This was manifested, in particular, in attempts to find examples in the distant historical epochs of the use and theoretical substantiation of "soft power". At the same time, “soft power” is often reduced to such well-known phenomena as “flexible policy”, “cultural influence” and “propaganda”. But “soft power” is far from identical to them. If we talk about the "narrow" understanding of "soft power", then it is a phenomenon, conceptually formed only by the end of the 20th century. This phenomenon reflects the specificity of this particular stage of human civilization development: the accumulation of enormous stocks of weapons of mass destruction on the planet, globalization and new information technologies, the increased role of non-state actors in international relations, etc. Considering this, it should be said that it is possible to talk about individual manifestations of the policy of “soft power” in the distant historical epochs; however, in the “narrow” sense, the concept of “soft power” can be more appropriately applied to the realities of modern history., Рассматриваются итоги проведенных в 2017-2018 гг. на конференциях Алтайской школы политических исследований дискуссий о «мягкой силе». Характеризуются отдельные исследования по историческому опыту использования политики «мягкой силы». Особое внимание уделяется вопросу о том, насколько оправданы попытки применения к отдаленным историческим эпохам теории, сформулированной Джозефом Наем в конце XX в. Автор приходит к выводу о том, что данная концепция изначально не отличалась четкостью, а последующие интерпретации еще более размыли ее смысл. Это проявилось, в частности, в попытках найти в далеких исторических эпохах примеры использования и теоретического обоснования «мягкой силы». При этом «мягкую силу» нередко сводят к таким давно известным явлениям, как «гибкая политика», «культурное влияние» и «пропаганда». Но «мягкая сила» им далеко не идентична. Если говорить об «узком» понимании «мягкой силы», то она является феноменом, концептуально оформившимся лишь к концу XX в. Этот феномен отражает специфику именно данного этапа развития человеческой цивилизации: накопление на планете огромных запасов оружия массового поражения, глобализация и новые информационные технологии, возросшая роль негосударственных акторов международных отношений и т.д. Учитывая это, можно говорить об отдельных проявлениях политики «мягкой силы» в далеких исторических эпохах, однако в «узком» смысле концепцию «мягкой силы» уместнее применять к реалиям новейшей истории.

In article the phenomenon of objectification of the work of art in culture, in particular in the period of «literaturocentrizm» is investigated. «The art thing» in the sphere of political culture is analyzed. An attempt to consider censorship not only, and not so much in biographic or historical measurements how many to define it as a certain constant of culture which has procedural character is made. The phenomenon of censorship is studied as certain «influence» on art «thing», on the sphere of the author.This work was supported by Grant RFFI №17-03-00613 «The Phenomenon of object in the information culture»., В статье исследуется феномен овеществления художественного произведения в культуре, в частности в период «литературоцентризма». Анализируется «художественная вещь» в сфере политической культуры. Предпринимается попытка рассмотреть цензуру не только, и не столько в биографическом или историческом измерениях, сколько определить еѐ как некую константу культуры, которая имеет процессуальный характер. Феномен цензуры изучается как некое «влияние» на художественную «вещь», на сферу автора.Статья подготовлена в рамках гранта РФФИ №17-03-00613 «Феномен вещи в информационной культуре»

В центре внимания данного исследования находится разносторонняя личность архимандрита Паисия (Танасиевича) (1957-2003) с особым упором на его вклад в распространение афонского ифоса византийского пения в Сербии в конце ХХ и начале ХХI века. Приняв в ранней молодости монашеский постриг в сербском монастыре Високи Дечани, он потом отправляется на Святую Гору Афон, в монастырь Хиландар, и становится игуменом обители. В Сербию он возвращается в 1992-ом году и становится игуменом монастыря Прохор Пчиньский. Он обновил многие монастыри на юге Сербии и в этих обителях он установил афонский образ жизни и пения. Архимандрит Паисий оказал огромное влияние на возрождение византийского пения в Сербии на стыке двух тысячелетий, вдохновив своим пением многих молодых людей, живущих в разных городах Сербии. В данном докладе рассматрывается способ и стиль как его пения, так и пения его учеников в монашеских обителях и в мирских кругах. In the focus of this research is versatile personality of archimandrite Paisios (Tanasijevic) (1957-2003), with special reference to his contribution in spreading Mount Athos ethos of Byzantine chanting in Serbia in the late 20th and early 21st century. After becoming a monk at an early age in the Serbian monastery Visoki Decani he went to Mount Athos and Hilandar, where he became abbot. He returned to Serbia in 1992 and he was abbot of the monastery Prohor Pcinjski. He restored many monasteries in the Serbian south, where he established Mount Athos way of life and chanting. Archimandrite Paisios influenced rebirth of Byzantine chanting among Serbs at the turn of a millennium, inspiring with his chanting young people in urban areas throughout Serbia. This paper discusses the manner and style of his chanting, as well as, chanting of his students in the monastic communities and temporal environment. Abstract: Gordana Blagojević, Archimandrite Paisios (Tanasijevic) of Hilandar as a Chanter: His Role in Spreading the Mount Athos Ethos of the Byzantine Chant in Serbia in the Late 20th and early 21st Century